В контексте нового времени

Творения Шекспира настолько монументальны, что к их прочтению и осмыслению подходишь с невероятным трепетом. Когда кто-то упоминает о драматургии Шекспира, то хочется сделать вдохновенно-созерцательный вид и почтительно опустить глаза: да, мол, читали, прониклись. Веет этакой средневековой английской величественностью, знаете ли. Можно сказать, Шекспир – почти как Пушкин, только Шекспир. И поэтому идти  на премьеру было даже несколько волнительно (хотя, казалось бы, к чему волнения, играть-то, к счастью, не тебе).

Что ж, отбросим пустопорожнюю лирику и скажем: «Ромео и Джульетта», несмотря на «фениксподобную» судьбу, – абсолютно другой спектакль по сравнению со своим предшественником. Представители старших поколений отмечают, что изменилось неуловимое, а именно атмосфера на сцене. Этот тезис очевиден: новый театр, новый актерский состав (впрочем, Галина Репная, Василий Конопатин, Григорий Мазур и Евгений Панов играли и в первой версии), 20-летняя творческая эволюция режиссера Валерия Беляковича (наряду с верностью специфическим принципам сценографии). Да и зритель сегодня другой – пожалуй, более искушенный и менее восприимчивый, как избалованный ребенок.

Трагическую развязку всепобеждающей любви Ромео и Джульетты знают все, независимо от того, держали или нет в руках томик Шекспира. Соответственно, кульминация конфликта не в сцене гибели героев – она в самом развитии действия, в противостоянии семейств Монтекки и Капулетти.

В постановке Беляковича все работает на раскрытие идеи бессмысленности вражды двух кланов: минималистские декорации в виде металлических арок (более того –отсутствие хрестоматийного балкона в сцене объяснения в любви), холщовые единообразные костюмы-балахоны, божественные «Адажио» Т. Альбинони и «Кармина Бурана» К. Орфа – музыка, буквально высекающая искры. Мощный символ – мечи: сначала их пронзительный железный звук сопровождает бои, но в конце они падают на землю. И на фоне агрессивного безумия – нежная, наивная, непосредственная, но в то же время сильная Джульетта (Елена Пустовалова), романтичный, пылкий Ромео (Петр Матюшков) и благословляющий их союз мудрый монах-философ Лоренцо (Василий Конопатин).

В то же время некоторые зрители отметили некую неоднородность идейной канвы, скачки от возвышенного к сниженно-бытовому: вот эпичное аллегорическое изображение вражды, а буквально следом – сцена словесной перепалки балагура Меркуцио (Николай Потапов) и кормилицы (Галина Репная), причем недвусмысленный текст их диалога в первоисточнике (т.е. в переводе Б. Пастернака) найти не удалось.

По окончании спектакля остается неоднозначное «послевкусие». Впрочем, любая постановка – это живой организм, и от показа к показу происходят изменения, спектакль раскрывается. У пензенской обновленной (или, если угодно, заново созданной) интерпретации «Ромео и Джульетты» начался новый отрезок жизни, и каким он будет – решит исключительно зритель.