Другой «Вадим»

3920

театр

Драмтеатр ставит “Вадима” по лермонтовскому роману

 

Не являясь театральным (да и вообще каким-либо) критиком, считаю нужным заранее извиниться за взгляд «профана из партера». Не так близко знакома с театром. Я лишь регулярный зритель, пишущий сегодня свой искренний отзыв.

Мы встретили «Вадима» не на торжественной премьере, а на домашнем предпоказе. Зал впитал в себя приличное количество людей, среди которых куча моих знакомых, вроде любителей театра, к коим я – признаюсь на пороге – не отношусь.

Только раздвинулся занавес, как со сцены настойчиво сошел запах ладана, который слышался мне еще полспектакля. С первых секунд сцена имитировала открытую книгу: ведь начинается роман с этого же запаха. С тех пор меня не покидала мысль, что режиссер, Анатолий Гуляев, старался показать все страницы текста на сцене.

А теперь декорации: традиционно непонятные символические и вновь деревянные. Перед тобой несколько мосточков, вырастающих из сцены, тянущихся вверх. Они расположены на разной высоте за счет поддерживающих их бревнышек. Последние, в свою очередь, обтянуты-перетянуты тканью и выполняют не одну, естественно, роль: герои еще и прячутся в них, как в лесу.

Наверху висят какие-то пожарные лесенки (кажется, три), назначение которых, видимо, - загадка для самого режиссера. И, конечно, церковь, выполняющая и роль колокола.

Теперь, читатель, ты настолько зритель, насколько образно и удачно укладываются мои мысли в слова. На сцене появляется актерский состав – знакомые герои романа. Палицын Борис Петрович (Сергей Дрожжилов) в меховой шапке, представительном пальто, изрядном подпитии и озорном настроении докучает вниманием Ольге (Юлии Кузьминой). Вообще характеристика героя - знатного дворянина, хозяина поместья, крепостных и, кажется, вообще жизни - вовсе не многослойна. Из пьяницы-развратника «кормилец» превращается в дрожащего от страха старого барина.

Колоритная Наталья Сергеевна (Ольга Белякова) ворчит на гиперактивного супруга. Между ними завязывается неслухоприятная беседа, где оба героя не преминули резануть остреньким словцом. Со сцены нашего театра очень часто звучат такие чисто русские самобытности: «у них это называется эксцентричностью!» (героиня Ирины Муравьевой Людмила как раз говорила это об интеллигентах)

Слышала мнение, будто режиссер опошлил произведение. Действительно, с первой сцены Палицын задирают юбку Ольге, грубо, пьяно, по-мужицки наваливается на нее сверху, причмокивает, лепечет что-то. Приятного мало. И во время просмотра было ощущение явного перебарщивания – «ой заигрались», - думала я. Прочитала лермонтовскую версию, которая отличается от воспроизведенной лишь отсутствием такой явной детализации. Да, можно было замолчать. А можно и показать. Это тот самый скользкий момент, который принято называть – «авторское видение режиссера».

Вот ковыляет Вадим (Александр Стешин), согбенный, оборванный, дикий. По непонятной мне причине/замыслу он четверть спектакля прячется под мостиками. Выглядывает оттуда, как пугливый жалкий зверек, чтобы кинуть несколько реплик статичным, сиплым, надорванным голосом Ольге. Ощущение удачного образа ускользает.

Большую часть спектакля (а, может, и до конца) кажется, что показывают совсем не про Вадима. На первый план постоянно выходит Ольга.  Сначала наблюдаешь за тем, как ее домогается старик Палицын. После она бегает от новоиспеченного братца. И – вот беда! – вспыхивают старые чувства к моложавому хозяину Юрию (Анатолий Громов).

К сожалению, за чередой экзистенциальных откровений главной героини теряется идея произведения. Конечно, мне скажут, мол, невнимательно, критично и скептично воспринимала. Возможно. И все же царящий на сцене каламбур, будто мишура на елке, выглядит дешево и провинциально.

Сцена с Дарьей (Лидия Стеханова) и казаками могла стать одной из самых сильных по количеству и качеству рожденных эмоций. Но героиня так живо, с таким энтузиазмом отвечала на вопросы казаков спустя пару секунд после свистящего и разящего бича, что невольно вырывается смешок, хоть, казалось бы, кощунственный. Хорошей и яркой, пусть не самой значительной, была роль Артема Самохина, который талантливо сыграл Петруху.

Вот я все твержу об идее, которая, быть может, была сокрыта режиссером или не раскрыта актерами. О чем же Лермонтов писал? О преданности крестьян своим «кормильцам» (Дарья), о сумасшествии толпы, обезумевшей от минутной надежды на свободу (постановка вообще вычеркнула этот образ), об одержимости местью (Вадим), о терзаниях любящей души (Ольга).

Наверное, выделить единую идею, сложно. Но смысловые узлы, составляющие ее основу, есть. Постановка классического спектакля подразумевает общность этих самых узлов. Короче говоря, то, что читаю, не расходится с тем, что вижу. Но «Вадим» Гуляева не тождественен «Вадиму» Лермонтова.

Зрителей предупредили, что, раз писатель-поэт-художник-музыкант не дописал, режиссер сделал это сам. Дописал=переписал. Теперь верное тождество. Складывается впечателение, будто Лермонтов не роман писал, а пьесу. Так лаконично и образно у него удались несколько эпизодов, что бери и без вмешательства «режиссерского видения» ставь. Леонид Гуляев перемешал логические комочки произведения и показал так, как считал нужным. Имеет на это право.

Так, например, лермонтовский Вадим, не утоливший свою одержимую мстительность, остался не дописанным, как и сам роман: «Его душа не жила по-настоящему, но собирала все свои силы, чтобы переполнить жизнь и прежде времени вырваться в вечность». Гуляевский Вадим, словно признав собственную несостоятельность, даже раскаявшись, кончает жизнь самоубийством. Вешается на церкви, чей образ, что в книге, что в спектакле, остается самым загадочным.

Вообще, Вадим получился скомканный, несуразный, тогда как по Лермонтову это «враждебный гений». Сила его ненависти, жажда кровной мести увлекала, манила, заражала. Между прочим, Ольга, чей характер тоже не устроил режиссера, обещает своему брату преданность и солидарную ненависть. Она «начинала проникать в его сумрачную душу и заметила, что этот человек рожден не для рабства». И лишь после, отдав душу Юрию, отказалась и от обещаний, и от брата.

Мнения всегда полярны. Нечестным было бы замолчать лестные отзывы, которые слышала. Кому-то пришелся по душе этот вариант «Вадима». Ведь человек всегда смотрит на вещи под углом своего зрения. Режиссер и вся команда заслуживают аплодисментов за эстетическое удовольствие от одной части зрителей, за возможность перечитать и переосмыслить – от другой. 

3.3/5 rating (4 votes)
16 November, 08:00